1) Текст относится к научному стилю речи, так как основные цели автора — сообщить информацию, имеющую практическое значение, и дать чёткие инструкции писателю.
2) Использование развёрнутой метафоры (Когда окрест царит глубокая ночь, — та ночь, которую никакой свет не в силах объять, тогда не может быть места для торжества живого слова. Сердца горят, но огонь их не проницает сквозь густоту мрака; сердца бьются, но биение их не слышно сквозь толщу желез); антонимов (могучий — бессилен; властитель — раб) способствует эмоциональной передаче мысли о том, что без «прямого общения между читателем и писателем последний не может считать себя исполнившим своё призвание».
3) Текст содержит грамматические особенности, характерные для письменной речи: отглагольные существительные (убеждённость, уверенность, восприимчивость, деятельность и др.), конструкции с существительными в родительном падеже (в сознании светозарности совершаемого им подвига мысли, места для торжества живого слова и др.).
4) Выразительность текста обеспечивается синтаксическими средствами, среди которых вводные слова, простые односоставные предложения.
5) Тема, заявленная в первом предложении последнего абзаца (Поэт, в справедливом сознании светозарности совершаемого им подвига мысли, имел полное право воскликнуть, что он глаголом жжёт сердца людей; но при определённых условиях слова эти были только отвлечённой истиной, близкой к самообольщению), получает развитие в последующих предложениях этого абзаца.
Для всякого убеждённого и желающего убеждать писателя (а именно только такого я имею в виду) вопрос о том, есть <...> у него читатель, где он и как к нему относится, есть вопрос далеко не праздный.
Читатель представляет собой тот устой, на котором всецело зиждется деятельность писателя; он — единственный объект, ради которого горит писательская мысль. Убеждённость писателя питается исключительно уверенностью в восприимчивости читателей, и там, где этого условия не существует, литературная деятельность представляет собой не что иное, как беспредельное поле, поросшее волчцом, на обнажённом пространстве которого бесцельно раздаётся голос, вопиющий в пустыне. Доказывать эту истину нет ни малейшей надобности; она стоит столь же твёрдо, как и та, которая гласит, что для человеческого питания потребен хлеб, а не камень...
Поэт, в справедливом сознании светозарности совершаемого им подвига мысли, имел полное право воскликнуть, что он глаголом жжёт сердца людей; но при определённых условиях слова эти были только отвлечённой истиной, близкой к самообольщению. Когда окрест царит глубокая ночь, — та ночь, которую никакой свет не в силах объять, тогда не может быть места для торжества живого слова. Сердца горят, но огонь их не проницает сквозь густоту мрака; сердца бьются, но биение их не слышно сквозь толщу желез. До тех пор, пока не установилось прямого общения между читателем и писателем, последний не может считать себя исполнившим своё призвание. Могучий — он бессилен; властитель дум — он раб бездумных бормотаний случайных добровольцев, успевших захватить в свои руки ярмо.
(По М. Е. Салтыкову-Щедрину)